Урок
благодарности
В
детстве люди обращают внимание на все. Буквально. Наблюдательность довольно
быстро ставит ребенка перед необходимостью понять, что есть вещи неприятные, а
приятных часто бывает меньше. Как ребенок восстанавливает кем-то нарушенное
равновесие? При помощи восторга и благодарности.
Блестки
на костюме фокусника, огромный воздушный шар, смешная собачка – все это предлог
для радости, которой не хватило получасом раньше. Почему в детстве замирает
сердце от майских жуков? Детство проходит, но жуки-то остаются. Вместе с
детством уходит и умение благодарить за всякую радость.
Выходит,
что жуки тут ни при чем. Просто мы считаем ниже своего достоинства обрадоваться
чему-то дешевле 100 долларов. Я уважаю людей, которые улыбаются при виде цветных
стеклышек. Такие стеклышки на асфальте всегда рассыпают снопы искр. Взрослые
часто спрашивают, почему ребенок, выкручивая руку, идет задом наперед? Потому
что вы-то на землю не смотрите, а там, может, кусочек красного стеклышка
попался, очень редкий, почти как фиолетовый.
Уроки
вранья
Это то,
чему мы начинаем учить детей с самого нежного возраста. Самое безобидное вранье
– «скажи, что меня нет дома». Нет, все понятно, часто бывает так, что подойти к
телефону нет сил даже под дулом, но почему при этом непременно нужно врать?
Неясно. Ясно только, что дети к словам относятся очень серьезно. А мы?
.bmp)
Взрослые,
как известно, хозяева своего слова: хотят – дают, хотят – берут назад. Утром
мама торжественно обещает ребенку, что после обеда они пойдут гулять. Обед миновал
– раздраженная, кипящая мама говорит, что у нее нет сил идти даже на бал. А
зачем обещала? Ведь эти мелкие враки, вполне безобидного и объяснимого
происхождения, накапливаются. Так ребенок делает открытие: почти все взрослые
говорят просто так. Их слова и действия никак не связаны друг с другом. Поэтому
безусловно доверяют тому, кто обеспечивает наглядную связь между тем, что
сказано, и тем, что сделано. Печальный опыт преступлений, связанных с насилием
над детьми, уже очень давно выявил важную закономерность.
Почему
иногда так легко удается взрослому уговорить ребенка пойти с ним? Так ведь по
большей части и уговаривать-то не приходится. Просто взрослый говорит: у меня
есть рыбки – хочешь, покажу прямо сейчас? Могу покатать на машине – есть время?
За словом предлагается немедленная его реализация. Между прочим, чем ребенок
меньше, тем короче и прочнее связь между его словами и тем, что их породило.
Привыкшие трепаться взрослые этого искренне не воспринимают.
Один из
нагляднейших примеров собственной жизни. Сын года в четыре неожиданно
возненавидел молоко и молочные продукты. Сначала он пробовал объясняться со
мной. Поняв всю тщету своих усилий, он при виде творога стал прятаться под
стол. Жестом отчаяния стали его закрытые глаза. Появляется на тарелке творожник
– закрываются глаза, и человек плохо слышит. Наконец, года через три я случайно
обмолвилась об этом забавном явлении где-то в гостях. Среди гостей находился
врач-аллерголог. Он чуть не упал со стула. Это, сказал он, и называется власть
тьмы. У вас ребенок аллергик? Аллергик. Происхождение аллергии не установлено?
Нет. А разве вы еще не усвоили, что некоторые виды аллергии сопровождаются
тотальным отторжением молочных продуктов? Ваш ребенок говорит то, что
чувствует, но для вас это малозначительный повод к размышлению. Было стыдно.
И есть
еще один вид лжи, самый ядовитый. Поскольку у нас не принято без повода
говорить о смерти, ребенок совершенно, решительно не понимает, что это такое. И
так ли непоправимо. Умирает член семьи. Мама или папа бояться признаться, что
они быстро забыли умершего или что его не любили при жизни. Ребенок чувствует
неестественность происходящего, но обсудить это не с кем – ведь родители
бояться говорить на эту тему. Ребенок снисходителен к родителям, которых любит.
Он принимает эту ложь как непременный атрибут ТАКИХ событий. И позже, когда
происходят события не менее значительные, подросток уже готов к тому, что
говорить о них дома по-настоящему не с кем.
Урок
уроков
Взрослые
любят повторять одну зловещую фразу: большой, а играет, как маленький. Это,
надо понимать, ругательство такое. Еще признаком неразвитости у особо
продвинутых родителей считается любовь к сказкам.
Лучше
всех про игры написал Януш Корчак. «Важно не то, во что играть, а как и что при
этом думать и чувствовать. Можно умно играть в куклы и глупо и по-детски играть
в шахматы. Можно интересно и с большой фантазией играть в пожар или в поезд, в
охоту или в индейцев и бессмысленно читать книжки. Для игры нужен хороший
товарищ и вдохновение, а значит, свобода».
Марина
Цветаева всю жизнь помнила, какие игрушки висели на елке в доме ее отца и в ее
собственном доме в Трехпрудном. Эти воспоминания с тончайшими оттенками цветов
и с полутонами, постоянно вспыхивают в ее стихах подчас совершенно неожиданно.
Полная,
истинная и неподдельная свобода – вот что такое игра. Быть может, кому-то
суждено только в детстве быть победителем. Иным этого хватает навсегда. Кто-то,
научившись выигрывать, делает это точкой отсчета и выходит, что, даже поседев,
он остается верен детству. А научиться проигрывать? Тот, с кем это не случилось
вовремя, потом станет деспотом.
Сознаюсь:
я не учила сына никакой игре своего детства. В том же признались все мои
взрослые знакомые. Как же так? Он все время учит меня играть в игры, которые
придумывает сам, а я?
Когда
взрослые орут на детей, они вряд ли понимают, как мало изменяется в жизни от их
воплей. Иногда это неизбежно, но результата не будет и тут. Оказалось, что
самым сложным вещам легче всего научить, играя. Допустим, брать себя в руки.
Взрослый
человек и безнадежно вспыльчивый ребенок заключили пари. Поневоле постоянно
находясь на глазах у воспитателя, ребенок не имел возможности обмануть.
Договорились, что мальчик – отпетый и непереносимый – будет заносить свои
достижения (сдержался в сложных условиях) в тетрадку. Пять побед – воспитатель
делает ему крошечный сюрприз. Еще пять – снова. И так четыре месяца. В условиях
сюрпризности и неукоснительно выполняемых обеими сторонами условий человек, от
которого выли все взрослые, самостоятельно выработал в себе навык
самообуздания. Тот, кто мне об этом рассказывал, считал, что одержал величайшую
из викторий. И разве он был неправ?
Уроки,
которых вообще не было
Мы
ежедневно друг друга наказываем: мы детей, а они – нас. Кто спорит, бывают
ситуации, когда наказание неизбежно. Однако взрослые не умеют даже этого. Я
говорю это настолько твердо, насколько вообще в состоянии на чем-то настаивать.
Дикие
разнузданные скандалы, в лучшем случае – со слезами, в худшем – с грубостями и
оскорблениями без счету, жестокие жесты и намеки. Это должно убедить
провинившегося в том, что он был неправ. Верит ли в благое действие оскорблений
сама добродетель в лице родителя? По-видимому, до этого вопроса просто дело не
доходит. Орем то, что попадает на язык. Становимся отвратительными и чужими.
Они нас всегда прощают. Но сами они наказывают нас по-другому. Перестают
доверять. И главное – разочаровываются.
У меня
на письменном столе лежит листок, на который неизбежно падает взгляд, когда я
сажусь работать. Он там всегда, и мне с ним легче. Януш Корчак: «Но как же тебе
не совестно взаправду сердиться? Смотри, какой он маленький, тощенький,
слабенький и беспомощный. Не какой он будет, а какой он есть сегодня. На заре
веселых возгласов и лазоревых улыбок. Ребенок знает, угадывает важность своего
несовершенства. Пускай забудется, пускай отдохнет! Каким сильным моральным
двигателем в его грязной взрослой жизни будет воспоминание подчас лишь об одном
человеке, кто к нему хорошо относился и в ком он не обманулся. Познал его, знал
и, несмотря на это, продолжал любить». Мы все время твердим им о будущем,
ругаем их, ссоримся с ними, не слушаем их именем и во имя будущего. А кто же
будет с ними сейчас?
Урок
почемучества
Ребенок
живет на свете впервые, не то что взрослый - пятую или восьмую жизнь. Он ничего
не знает, а мир вокруг переполнен незнакомым. И маленький человек подходит к
этому с сугубо практической стороны: что это и для чего? Ему надо знать, что из
чего может последовать. Может ли от дома оторваться балкон? Это не досужее любопытство.
Некоторые боятся под балконами ходить, а некоторые свои балконы подклеивают
клеем, чтобы держались. У одной собаки морда злая, а у другой - добрая. Все,
как у людей. Почему же она ничего не говорит, и раз не говорит, зачем к ней
обращаться со словами? Как все это устроено?
Мы не
отвечаем на вопросы детей. Не отвечаем с одной стороны потому, что раздражаемся
«ненужностью» или мнимой наивностью вопроса – с другой стороны, мы ведь подчас
и понятия не имеем, как ответить. Мы сами ничего не знаем. Только они хотят
знать, а мы уже нет. Всего один из моих знакомых записывает вопросы двух своих
маленьких детей-погодков и потом лезет в словари и энциклопедии, чтобы ответить
правильно.
Совсем
маленькая девочка, размышляя над тем, что приближается осень и начали опадать
листья, предположила: листья и цветы улетают из страны, в которой становится
холодно, в те страны, где в это время становится очень тепло. Все взрослые,
которые это слышали, засмеялись. Она терпеливо выждала, когда стихнет смех, и
стала спрашивать, а что же на самом деле происходит с деревьями осенью – кроме
двух-трех расхожих фраз ей никто ничего предложить не смог. Просто не знали! И
чем меньше мы знаем, тем больше раздражаемся их животной любознательности.
Дети
очень мудро относятся к вещам. Они не знают их цены, и их отношения к вещам
строятся на любовной основе. Если этот стол любимый и удобный, значит, он
дорогой и красивый ( в терминах взрослых). Недаром ребенка нельзя купить
дорогим подарком – ему все равно, сколько он стоит, главное, чтобы пришелся по
сердцу. Считается, что дети не умеют беречь вещи и безжалостно крушат все без
разбору. В течение дня ребенок проживает год. У него меняются ценности. Если
утром он больше всего на свете дорожил фарфоровым олененком, он спрячет его под
подушку, и, спасая, может разбить. Но уже к вечеру может возникнуть новая
привязанность. В подробности никто не вдается. А ребенок, ломающий игрушку,
вообще враг народа, тогда как того, кто ничего не ломает и не хочет знать, что
у кого внутри, скорей нужно показывать врачу. С диагнозом «нелюбознательность».
Однако на всех взрослых с таким диагнозом врачей не хватит никогда.
Урок
самсобойства
Детям
позарез необходимо, чтобы их родители или главные в их жизни взрослые имели
собственную важную и интересную жизнь, в которую они допускают не всякого. Это
означает, что в большом мире твой отец или твоя мама занимают серьезное место,
и движение небесных светил происходит в том числе и при их участии. Это не
имеет ничего общего с тщеславием. Тут важна подлинность участия.
Хорошие
родители стараются, как можно больше отдать ребенку. В спешке может остаться
незамеченным, что для маленького человека жизненно важно хоть одним глазом, но
постоянно иметь в поле зрения заповедник, заказник отца или матери – область
жизни, в которую посторонним вход воспрещен, но которая – а это главное – есть.
Любимый ребенок быстро привыкает к мысли, что нет на свете ничего такого, чего
он не может попросить у родителей, если это находится в их расположении. Однако
возникает совершенно новая система отношений, как только сын или дочь осознают,
что у отца, например, есть собственная интеллектуальная жизнь. Ребенок делает
открытие: оказывается интересно не только мне, но и ему.
Однажды
я свалилась в пруд неподалеку от писательского дома отдыха Малеевка. Меня
вытащил на сушу неприятного вида подросток. Нужда заставила разделить с ним
компанию, он даже развел маленький костерок, и мы разговорились. Буквально с
полуслова его прорвало. Его отец – литературовед. Всю жизнь пишет
окололитературную тягомотину, презираемую всеми истинными исследователями
литературы, не говоря уж о писателях. При этом мой собеседник очень точно
уловил все тончайшие нюансы бесплодной деятельности своего родителя – по его
мнению, в первую очередь это отразилось на его личности и на какой-то
«ненастоящести» всего происходящего дома.
Сын
врача, который делал мне операцию, однажды сказал мне, что его отец очень
красивый человек. Маленький, толстенький, с зашитой в детстве «заячьей губой».
Почему он сказал «красивый», а не «добрый», «всемогущий»…? Очень просто –
потому, что он действительно кажется ему очень красивым.
